День начался с дождя. Алиса шла домой, прячась под небольшим зонтиком, когда услышала жалобный писк из-под куста сирени. Листья дрожали, и сквозь мокрую листву проглядывало что-то рыжее, словно кусочек заката, упавший на землю.
Котёнок был размером с ладонь, с одним ухом, вечно поднятым вверх, будто он вечно чему-то удивлялся. Его шерсть слипалась от грязи, но глаза — два изумрудных осколка — горели упрямым огнём.
— Эй, малыш… — Алиса присела, протягивая руку. Котёнок фыркнул, но не убежал. Вместо этого он уткнулся мокрым носом в её рюкзак, выискивая следы бутерброда с сыром.
Дома Алиса завернула найдёныша в старый шарф и поставила коробку с ним возле батареи. Мама, увидев «гостя», вздохнула:
— Ты же знаешь, у папы аллергия.
— Он только переночует! — умоляла Алиса, но сама не верила. Котёнок, высунув язык, лакал молоко из блюдца, оставляя белую дорожку на полу. Алиса назвала его Мажором — за громкое мурлыканье, напоминающее басовые клавиши пианино.
Папа чихал всю ночь, но утром, глядя на Алису, которая спала на полу рядом с коробкой, сказал:
— У ветеринара есть знакомый приют…
— Нет! — Алиса вскочила, прижимая Мажора к груди. Тот, словно чувствуя драму, затих.
— Тогда договаривайся с ним, как с соседом по комнате, — папа улыбнулся сквозь покрасневшие глаза. — И купи мне антигистаминные.
Через неделю Мажор знал всё:
- шуршание пакета — это еда;
- шнурки на кроссовках — враги, которых нужно победить;
- в 6 утра надо будить Алису, топчась по её волосам.
Он спал на учебнике по алгебре, ловил солнечных зайчиков на стене и однажды принёс в зубах её потерянную сережку, будто говоря: «Видишь, я полезный!»
Иногда Алиса ловила себя на мысли, что Мажор понимает её лучше людей. Когда она грустила из-за двойки по химии, он терся щекой о её локоть, оставляя рыжие волоски на рукаве. Когда смеялась над мемом — подпрыгивал, как пружина, гоняясь за невидимой добычей. А однажды утром залез на фортепьяно и прошёлся лапой по клавишам, сыграв диссонансный аккорд.
— Ты — мой личный композитор, — сказала Алиса, а он в ответ мурлыкнул мелодию, похожую на смех.
Теперь в комнате Алисы жили два сердца: одно — человеческое, тревожное и гулкое, второе — крошечное, пушистое, бьющееся в такт её шагам. Мажор так и не научился закрывать дверь лапой и всё ещё путал цветочный горшок с лотком, но когда он засыпал у неё на коленях, свернувшись в рыжий клубок, Алиса понимала: это не она спасла его. Это он нашёл её — в дождливый день, когда мир казался слишком большим и холодным, а теперь согревал тихим моторчиком, напоминая, что счастье иногда умещается в ладонях.